Форум

Ещё прочитал сценарий Дениса Драгунского, сейчас ему 74 года. Папа у него был детским писателем, многие помнят "Денискины рассказы". Понравился сценарий к сериалу, небольшой отрывок: Скрытый текст

цитата:

Денис ДРАГУНСКИЙ

Дочь военного пенсионера.

'Миллионы за несравненное удовольствие безнаказанно загнать человеку пулю в лоб'

— Папа, мне не очень приятно это говорить, но, раз ты не понимаешь сам, придется уж словами, — сказала отставному подполковнику НН его дочь, красивая и ухоженная дама лет сорока пяти.

Она была преуспевающей сценаристкой сериалов.

А он, ее папаша, был обыкновенным военным пенсионером.

— Да, да, доченька, говори, – простодушно сказал он.

— Папа, – сказала она. – Ты считаешь, что я капризничаю, или, как ты выражаешься, корчу из себя хозяйку. Но папа! Давай смотреть правде в глаза. Ты живешь на моей даче. Поэтому я имею полное право…

Подполковник засмеялся.

— Эк! – сказал он и даже хлопнул себя по коленям.

Дело в том, что подполковник овдовел, когда его единственной дочери было всего четырнадцать лет, и он, как говорится, «ради ребенка» не стал жениться, и – как тоже принято выражаться – «посвятил себя дочери». Но теперь, за семьдесят лет, он вдруг завел себе какую-то симпатию и даже несколько раз привозил ее на дачу – и дочке это не понравилось.
Может быть, она просто ревновала.

Потому что она так и не вышла замуж, и жила сначала дочкой при заботливом отце, а потом – состоятельной дамой с… с кем? Ну, с неким мужчиной, который безраздельно ей принадлежит.

И вдруг – какие-то старческие фокусы. Поэтому она сначала пожимала плечами, потом фыркала, намекала, и вот решилась на неприятный, но необходимый разговор.

— Я не корчу из себя хозяйку, — терпеливо говорила она, улыбаясь и время от времени прикасаясь пальцами к рукаву его свитера. – Я на самом деле здесь полная хозяйка. И сам дом, и всё, что здесь есть, куплено на мои деньги.

Она говорила это, зная, что отцу деваться некуда: небольшую квартиру, в которой они раньше жили, он теперь сдает, чтоб иметь свободные деньги; от нее принимать деньги он решительно отказался. Живет на ее даче, у него две комнаты с отдельной ванной и собственной верандой. Но вот чтобы он сюда водил баб, и тем более ночевать оставлял – она против. Почему? А нипочему. Против, и всё. Потому что хозяйка.

Так что если папа обидится, то ничего. Во всяком случае, никаких хлопаний дверью и убеганий в ночь – не будет. Некуда убегать. Квартира-то сдана. Нет, можно удрать в гостиницу, выплатить жильцам неустойку, перевезти отсюда вещи… Но не в семьдесят два года! А потом остаться со скудной пенсией. Ничего. Он все поймет.

— Ты понимаешь? – спросила она с самой доброй улыбкой.

— Да! – сказал он. – Но, раз пошла такая беседа, дай-ка я тебе расскажу одну историю. Не бойся, недолго. Минут десять-пятнадцать.

***

— Когда у нас снова ввели смертную казнь, – начал подполковник НН, – то вспомнили старое время. Советское. Спросили знающих людей. Оказалось, тогда расстреливали по-разному. Гуманно или сурово. Гуманно – это когда человека приводили как будто еще на одну комиссию. Бумагу какую-то заполнить. Вроде как дополнительную просьбу о помиловании. А потом контролеры его выводят, и тут сзади-сбоку выходит исполнитель – и ему в затылок.

— А сурово? – спросила дочь?

— А сурово – проще и грубее. К нему в одиночную камеру заходит начальник учреждения, врач, те же контролеры на всякий случай, и исполнитель. Начальник сообщает: «Прошение о помиловании отклонено». И командует: «Приказываю приговор привести в исполнение!» Исполнитель поднимает пистолет, и в лоб ему.

— И что, никогда не было, чтоб он стал драться, пистолет отнимать?

— Нет. Ни разу. Сидит на койке, глазами хлопает, и всё.

— А чтоб на колени бросился, сапоги обнимать? – спросила она. – Умолять, рыдать, Христом-Богом просить? Еще хоть пять минуточек! Еще водички попить, еще покурить!

— Ах ты сценаристка ты моя! – засмеялся он. – Нет. Честно скажу, такого тоже не видал. Но контролеры все-таки тут. На всякий случай.

Он замолчал ненадолго.

— Ну и? – спросила она.

— Да! Так вот. Я был тогда, как ты уже поняла, начальником учреждения. И приговоры по Москве и вообще по России до Волги – включая Самару, но исключая Казань – исполнялись у нас. Исполнитель у нас был один, лейтенант… Ну, неважно, как его фамилия. Тем более что его уже на свете нет. Короче, один раз он захворал. Причем серьезно, надолго, желудок, операция. Потом от этого и помер. Ну вот. А вместо него никто не хочет. Такие нежные, страшное дело. Я, знаешь ли, уже сам собрался было, но мне один старичок сказал: нельзя. Начальник не может расстреливать.

— Почему? – удивилась дочь.

— Не знаю! – подполковник пожал плечами. – Заключенные не будут уважать, и вообще плохая примета. Но давай дальше. А у нас сидел приговоренный один маньяк, насильник и вообще зверь. И вот где-то в гостях зашел разговор об этом деле. Ну и конечно, споры о смертной казни, ее как раз недавно восстановили. Доводы «за» и «против» известные, что тут повторять. Вдруг один мужик говорит: «Я, конечно, против. Решительно против! Вообще это была ошибка, снова вводить смертную казнь. Но вот этого нелюдя я бы сам лично расстрелял! Вот своей рукой!»

Вышли мы потом на улицу, а я ему тихонько говорю: «Слушай, добрый человек, а может, ты его и расстреляешь? Лично? Своей рукой? А то у нас исполнитель заболел, а остальные какие-то нежные… А?» В общем, взял я его на слабo.

Ничего так сработал. В камере. В лоб.

А потом вдруг он мне звонит и говорит, что есть разговор, надо повидаться. Ну, так и есть. «Не надо ли еще?» Глазки сверкают. Скулы дрожат. Понравилось! Я говорю: «Посмотрим, подумаем».

Короче, я решил так. Никто из наших в исполнители не хочет. То ли в Бога веруют, то ли нежные такие, не знаю. Да и какая мне разница, почему? Дело добровольное. Но у меня очередь уже в восемь человек, и еще, я знаю, идут суды, и не сегодня-завтра еще пришлют. Ну, не сразу. Сначала апелляция, потом прошение… но все равно они мои. Никуда я от них не денусь.

Выход, выход, где же выход? Выход один: аутсорсинг!

— Чего? – дочь даже присвистнула.

— А чего? – усмехнулся подполковник. – Электриков можно на аутсорсинг? Уборщиков? Сантехников? Поваров, наконец? А почему нельзя исполнителя? Все оформили, как положено.

— Ну и сколько же выплатили исполнителю? – спросила дочь.

— По ведомости – сущие копейки. Пять тысяч до налогов.

— И что? – поморщилась она. – Я понимаю, тот первый, который хотел «своими руками», он был какой-то шиз. Или у него маньяк ребенка убил.

— Никто никого у него не убил, – сказал подполковник. – Это у него чистые эмоции взыграли. А насчет шизов… Кто не шизы? Все кругом шизы!

— Погоди! – она не отставала. – Так что, находились люди, которые согласны были за пять тысяч убить человека?

Подполковник вытащил из кармана большой свежий носовой платок, промокнул глаза. Отвернулся к окну.

— Папа, ты что?

— Доченька моя! – сказал он, спрятал платок в карман, взял дочкины руки и поцеловал их, сначала одну, потом другую. – Доченька моя милая, какая же ты добрая и хорошая… По ведомости пять тысяч. А так-то они сами платили! – он сверкнул глазами. – Мне! В смысле фирме. Миллионы, если в рублях! За несравненное удовольствие безнаказанно загнать человеку пулю в лоб! Поняла? У нас там даже аукцион сам собой образовался. Кто больше! Тук-тук-тук – продано! Самая большая цена была, кажется, сто сорок три лимона. Примерно два миллиона долларов. А смертные приговоры всё выносились, всё выносились… Ты знаешь, мне в какой-то момент показалось, что кто-то даже, как бы тебе сказать, не то, чтобы платит судьям, фу, это невозможно, нет! Но как-то их стимулирует что ли… Чтобы побольше, так сказать, мишеней… Когда я об этом подумал, у меня прямо мороз по коже!

Потом это кончилось очень смешно. То есть печально. Веду я по коридору очередного такого «аутсорсера» — можно так сказать? А?

— Можно, – сказала дочь. – И что?

— Веду я такого, значит, исполнителя-аутсорсера, он, как положено, в форме – и вдруг в коридоре учреждения ему навстречу наш замминистра! Инспекция какая-то. Идет группа, а во главе наш замминистра. И он вдруг: «Матвей Максимыч? Это ты? Что ты тут у нас делаешь? Ты что, младший лейтенант? Что за хрень?»

А этот Матвей Максимыч – довольно крупная фигура в бизнесе. Плюс его жена, известная благотворительница – крестная мама дочери этого замминистра. Страшное дело! Скандал! Кошмар! Бедняга Матвей Максимыч так перепугался, что со страху всадил две пули замминистру в грудь. Но его тут же охранники застрелили. Тут мы быстренько фирму закрыли. Меня сначала на бумажную работу в аппарат, а потом на пенсию. Судебный процесс никому не нужен был: такие фигуры! Страшное дело!

***

— Готовый сценарий, – сказала дочь.

— Выброси из головы, – махнул рукой подполковник. – Никто его не снимет.

— Это еще почему?

— По двум причинам. Первое – цензура. Я, конечно, за свободу творчества, но я бы на месте начальства запретил: надо же край знать! Зачем людям смотреть такие мерзости? Ужас! Надо что-то доброе, светлое, нежное. Утешительное. Например, про любовь двух пожилых людей. Которые приехали на дачу, а дочка старика недовольна. Лирическая комедия.

— Перестань! – отмахнулась она и спросила: – А вторая причина?

— Вторая причина грустнее, – сказал подполковник. – У меня деньги почти кончились. Все эти сотни лимонов – увы! Иссякли.

— При чем тут? – она не поняла.

— Доченька, – покаянно сказал он. – Я отмывал деньги через тебя. Все твои грандиозные гонорары оплачены мной в полтора раза. Если тебе за какой-то потрясающий сериал продюсер платил двадцать миллионов – то только лишь потому, что я ему заносил тридцать. Арифметика ясна? Ну и вообще. Извини, но какой ты сценарист, если честно? Ни ВГИКа, ни Высших курсов. Ходила на какие-то левые семинары. За тебя всё дописывали, опять же за мои деньги.

— Зачем? – закричала она.

— Затем, чтоб у моей дочери был высокий легальный доход. Чтоб она построила хорошую дачу в хорошем месте, и чтоб там жил ее старенький папа-пенсионер.

— Врешь! – сказала она.

— Пойди сама проверь. Напиши сценарий, отнеси куда хочешь, и жди ответа.

Она замолчала.

— И еще, – сухо сказал он. – Надеюсь, ты поняла, что твои слова «всё здесь куплено на мои деньги» — это некоторая бестактность. Разве нет?

— Ну и что же мне теперь делать? – спросила она неожиданно осипшим голосом.

Подполковник встал, вышел из комнаты и скоро вернулся, держа в руках пистолет. Положил на диван рядом с нею.

— Зачем? – покосилась она.

— Либо застрелить меня, либо застрелиться самой. Не бойся. Смертную казнь в прошлом году снова отменили, а церковь недавно разрешила отпевать самоубийц. Так что решай.

— Я подумаю минут пять.

— Хорошо – он встал, достал из кармана пачку сигарет. – А я пока пойду покурю на террасе.

— Кури здесь, – сказала она.