Почему создаётся этот форум? - Для поговорить о главном. Да здравствует свобода самовыражения! Раскрепостимся, друзья! Откроем миру свои реальные лица! Не бойтесь потери благородных масок: каждый раз снимая маску - освобождается реальное лицо, которое давно ждёт, когда ему, наконец, дадут дышать свободно. Слоган: Вступаем в беседы и не беспокоимся за последствия.
Отправлено: 28.08.21 22:05. Заголовок: Товарищ иногда проси..
Товарищ иногда просит узнать что-нибудь его интересующее в интернете, сам рассказывает кого встречал по жизни и всё такое. У него отличная память на имена и телефоны наизусть помнит. Ну, мне интересно, потому что я от него узнаю про композитора Василия Ивановича Агапкина автора марша "Прощание славянки", которого он в живую видел. В общем, много всего.
Занимаясь поиском, узнал что в нашей местности многие помнят слово гравидан, но мало кто знает что это.
Отправлено: 30.08.21 19:02. Заголовок: Не получилось повтор..
Не получилось повтор исправить. Извините, если что.
Товарищ рассказывал ещё про одного замечательного человека. К сожалению, я про него только слышал, с очень хорошей стороны люди о нём отзывались. Лучше про него, его семью посмотреть документальный фильм, там его сын знаменитый индолог рассказывает: Здесь
Мой товарищ вспомнил, что он на жену ругался за то, что та давала собачке краковскую колбасу в оболочке. Вероятно Василий Иванович переживал, что оболочка может навредить. Удивительно какой он скромный был человек, а сейчас поклонники его в высшие миры подбрасывают, когда со слезами слушают его бессмертный марш.
Поправила, убрала дубликат поста и всю ветку перенесла в более подходящий раздел. А то как-то в Юморе неправильно. Это же не насмешка, так зачем держать в юморе?
Отправлено: 03.09.21 09:41. Заголовок: admin milapres А то ..
admin milapres
цитата:
А то как-то в Юморе неправильно
К себе примеряю ситуацию из Булгакова:
цитата:
«Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».
О нём попалось классное исследование: Булгакология
Товарища расспросил про Василия Ивановича Агапкина. Товарищу было примерно 12 лет в то время, но сейчас он чего-то настроен, что Василию Ивановичу помог капельмейстер. Ну, это его право так думать, и что многие воспоминания немного искажены писателями статей. Зато кто-то копался в архивах и достал информацию: Последние годы Василия Агапкина
называемая гордым именем Репка, подаренным одной по-читательницей
Сообщение: 4852
Откуда: Москва - Нью-йорк
Репутация:
5
Отправлено: 05.09.21 17:53. Заголовок: Правильно ли Кураев ..
цитата:
Правильно ли Кураев трактует роман Булгакова
Правильно можно "трактовать" только математику или закон физики - то, у чего есть образец, относительно которого устанавливается правильность=совпадение.
Для трактовки художественного произведения может быть только: разделяю ли я мысли о произведении, согласен ли, нравятся ли и мне тоже такие трактовки, как товарища критика. Но даже если 95% критиков выскажутся в пользу какого-то одинакового отношения - оно не делается правильным ни на 1%. Оно всего лишь является МНЕНИЕМ на тему произведения. Пройдут годы и 95% критиков могут отказаться и сменить мнение. А вот математическая формула или величина или вычисление - не меняетсяя в зависимости от того, кто его вычисляет: оно верно или не верно по причине ошибки вычисления.
Т.О. критик Кураева - сам вешает лапшу на Кураева, причём ни единого раза не давая читателю тех мыслей Кураева или Булкакова, какие считает ошибочными. То есть голословно навешивает читателю строго своё мнение-отношение, не иллюстрируя того, про что пишет.
Профессиональные критики размещают сначала текст, а потом дают его трактовку. В то время как агитаторы и пропагандисты не освещают иллюстрациями ни события, про которое втирают лапшу, ни прямой речи обвиняемых, а всего и делов - ссылаются на фейковые названия и ролики (взятые из СМИ или собственноручно заранее где-то размещённые).
Я не знаю трактовку Кураева, но роман Булгакова - конечно же, несомненно - противо-церковный и противоБожий. В нем на месте Бога орудует Сатана. И не важно, кто орудовал внутри Булгакова, пока тот писал - без Бога такого романа не написать. Но роман зловредный. Подтвердающий СВОБОДУ выбора, данную Богом же.
Т.О. критик Кураева - сам вешает лапшу на Кураева, причём ни единого раза не давая читателю тех мыслей Кураева или Булкакова, какие считает ошибочными. То есть голословно навешивает читателю строго своё мнение-отношение, не иллюстрируя того, про что пишет.
А чего ты не обратила внимание на слова критика:
цитата:
Я всё собирался в какой-нибудь статье подробно разобрать хотя бы самые абсурдные кураевские доводы, но оказалось, что до меня с этим прекрасно справился Сергей Цыбульник. Он подробно, аргумент за аргументом, разбирает книгу Кураева «Мастер и Маргарита: за Христа или против?», и методично показывает их совершенную безосновательность.
Итак, если вы познакомились с трактовкой Кураева и у вас появились закономерные сомнения в правоте отца Андрея (а, может, наоборот: вы желаете убедиться, никакими доводами ее не поколебать), прочитайте книгу Сергея Цыбульника. И после того, как ознакомитесь с аргументами обеих сторон, делайте собственные выводы.
цитата:
Я не знаю трактовку Кураева, но роман Булгакова - конечно же, несомненно - противо-церковный и противоБожий. В нем на месте Бога орудует Сатана. И не важно, кто орудовал внутри Булгакова, пока тот писал - без Бога такого романа не написать. Но роман зловредный. Подтвердающий СВОБОДУ выбора, данную Богом же.
Да, пожалуйста, это твой свободный выбор, за что писатели и художники всегда выступали. И все люди награждены от рождения такими же правами. Им нельзя учениями, поучениями ничего навязать навечно без его на то согласия. А вот запрещениями и наказаниями всегда можно, только внутреннее в нём всегда останется. Оно будет меняться с опытом.
Сегодня услышал, что ведутся исследования с запредельной медитацией по тибетским канонам умирающего человека, под наблюдением. У бойца спецназа меняется мировосприятие, и он уже не может убивать. Такие дела.
называемая гордым именем Репка, подаренным одной по-читательницей
Сообщение: 4856
Откуда: Москва - Нью-йорк
Репутация:
5
Отправлено: 06.09.21 03:04. Заголовок: А чего ты не обратил..
цитата:
А чего ты не обратила внимание на слова критика
Прочла. Критик пишет:
цитата:
Я всё собирался в какой-нибудь статье подробно разобрать хотя бы самые абсурдные кураевские доводы, но оказалось, что до меня с этим прекрасно справился Сергей Цыбульник.
Мой перевод его текста: я хотел было разобраться, да так руки не дошли (а может умения не хватило, поди знай), зачем самому стараться, если до меня уже разобрал критик Цыбульник. Так что моё мнение читайте в статье Цыбульника, я бы так хорошо всё равно не разобрался. Зато мне и без разбирательства ясно - Кураев дурак, его не читайте, а меня читайте, я вас направлю в правЕльное мнение. Кстати, для пущего эффекта и Булгакова можно не читать - лучше слушать умных и создавать себе мнение из их уст.
А Цибульника начала читать, но увы - скучно. Он больше разбирает биографию самого Булгакова, а не произведение. Кстати, произведения я читала сама, так что чужие мнения мне не сильно нужны. Другое дело вопросы. Если бы по роману были, я бы ответила.
Отправлено: 06.09.21 10:59. Заголовок: Зато мне и без разби..
цитата:
Зато мне и без разбирательства ясно - Кураев дурак, его не читайте, а меня читайте, я вас направлю в правЕльное мнение. Кстати, для пущего эффекта и Булгакова можно не читать - лучше слушать умных и создавать себе мнение из их уст.
Критик никого не обманул, может, для него было бы сложно, хуже получилось бы и т.д. Это не так важно. Он выяснил вопрос: не исказил ли в свою пользу (православную) Андрей Кураев данное произведение в своей книге. Андрей Кураев гениальный человек, его заслуга (одна из), что вернули название Ленинграда к историческому, то есть основателя. Правильное мнение о романе: оно у всех людей своё. Так получилось по исследованию Сергея Цыбульника. Кстати, совсем забыл:
Наша драгоценная мама, Поздравляем с Днём Рождения! Здоровья, Мира, Радости, Любви, Осознанности, и ВСЕГО, что пожелается! Крепко целуем! Твои преданные муравейки.
Отправлено: 08.09.21 00:25. Заголовок: А я вот бокальчики и..
А я вот бокальчики искал, так гораздо веселее! Спасибо тебе, дорогая Мама!
Насчёт моего суеверия. Просто поделиться со всеми. Знакомый человек написал книгу, выдержка: Скрытый текст
Не говори ПО-КА Впервые слово, созвучное идеально с БА-КА, я услышал в раннем детстве, когда, как все дети, знакомился с окружаю- щим меня материальным миром и представителями флоры и фауны этого материального мира. БАКА — татарское назва- ние лягушки. Много позже, на школьных уроках биологии, я узнал, что лягушки относятся к земноводным, т.е. у них бук- вально двойственность бытия - икринки, оплодотворённые в воде, и получающиеся из них головастики - водная стихия их бытия, а вышедшая на сушу лягушка - земная стихия единого БА-КА. Неожиданный обычай, связанный с числом 22, привёл меня к некоторому понимаю смыслов, сокрытых в таких словах, как КА-МЕНЬ, КА-ТОРГА, КА-НУТЬ (ка- нет), КА-ЗУС, КА-ЗНЬ, КА-ЗА-КИ, КА-БАК и т.д. и т.п. КА-МЕНЬ = КА-МИН - МИН = Я (по-татарски), т.о. камень — неодушевленное, земное КА. КА-ТОРГА = КА-ТОР(ор)ГА - жить (торорга - по- татарски), будучи лишённым свободы, т.е. без души, опять таки неодушевлённым КА. Исчезновение ОР в языкознании объясняется гаплологией (поглощение слога), как в случае траги(ко)комедия = трагикомедия. КА-НУТЬ (КА-НЕТ) -тут и объяснять не сложно, т.е. ис- чезнуть бесследно, не оставив даже неодушевлённого КА. 29 КА-ЗУС = KA-CY3 - мёртвое (КА) слово (СУЗ). КА-ЗУИСТИКА - догма, изворотливость в защите лож- ных, сомнительных положений. КА-ЗНЬ = КА-(Ж)ЗНЬ - приведение к мёртвой (КА) жизни, т.е. душа - вон из тела. КА-ТЫНЬ (Хатынь) - нужно ли объяснение? КА-ЗА-Ка = (О)КО-ЗА-(О)-КО - понятное дело, око за око. КА-БАК - гляди (БАК по-татарски) на мёртвое КА. Нужны ли ещё примеры того, что в нашей жизни опреде- ляет материальное и неодушевлённое КА. Ещё раз отмечу, что в этих словах явно проступает двуязычие народа. Дол- жен был обязательно получить некоторые сведения, под- тверждающие мои догадки. И такой случай представился. Почти одновременно меня «нашли» две книги В.Н.Уварова: «Жезлы Гора» и «Пирамиды». «БА-КА являлись для древних египтян двумя составляющими элементами человеческой сущности, двумя источниками жизненной энергии» [15, с.25]. «Согласно ещё более поздним верованиям, далеко не всякий человек обладает "БА" — душой... — этим тонким средством передвижения, необходимым для вознесения на следующую ступень духовного развития» [16, с.266]. В Ие- русалиме есть квартал БАКА, где «...суеверный в эти мгно- вения ночи с открытым сердцем сам перед собой стоит» [36, с.84]
Он объяснил, почему нельзя так говорить:ПО-КА С тех пор (лет десять, наверное) заменил словом счастливо. Когда слышу от других или кто-то кому-то, то ясно что люди друг другу желают. Такой парадокс.
Отправлено: 08.09.21 11:25. Заголовок: omni пишет: Он объя..
omni пишет:
цитата:
Он объяснил, почему нельзя так говорить:ПО-КА С тех пор (лет десять, наверное) заменил словом счастливо. Когда слышу от других или кто-то кому-то, то ясно что люди друг другу желают.
Нет! Так говорить - значит не чувствовать намерения, собственного посыла - выражаемого произносимыми словами. То есть, человек не различает между энергией и названиями.
Это тот случай, когда мистификация звуков не имеет под собой основания!
Это тот случай, когда мистификация звуков не имеет под собой основания
Добавлю, Омни, для большего понимания.
Если бы так было, как пишет автор, то любой, абсолютно любой человек, мог бы исцелять людей молитвой, и любой мог бы, скажем, наводить порчу. Всего лишь произнося звуки. Но все же знают, что в реальности такого не происходит.
Отправлено: 09.09.21 01:16. Заголовок: Elèna Сегодня т..
Elèna
цитата:
Сегодня тоже приму запоздавший бокальчик, персонально за Репку.
Отлично, только не подумай, что спаиваю в смысле пример подаю. В понедельник пошёл за сигаретами, рано. Народу никого, персонал упаковки разбирает, расставляет. Я в недоумении, спрашиваю сигареты, а дамочка говорит, что сигареты теперь с коньячком продаются, набором к каждой пачке. Я ей, а чего это за странности, пойду в другой магазин прогуляюсь. Видать она меня за алкаша приняла. Не могу как подарок спиртное выбирать, на себе мне пробовать не страшно, а за человека всегда переживаю, вдруг какую отраву ему купил.
цитата:
абсолютно любой человек, мог бы исцелять людей молитвой, и любой мог бы, скажем, наводить порчу. Всего лишь произнося звуки.
Всё равно его подсказка как-то повлияла, потому что помогает за мыслями следить, плохого ничего не держать.
Отправлено: 27.02.25 21:19. Заголовок: Моя мама ушла в мир ..
Моя мама ушла в мир иной 5 декабря 2013 года. Оставила описание своей жизни в тетрадях. Вот хочу поделиться с Вами дорогие мои друзья. Скрытый текст
цитата:
Начинаю записи 20 января 2003 г. 11:20 января 2003 года ехала на работу и выходя из автобуса упала, сломала ребро с левой стороны. Сижу на больничном, поэтому появилось свободное время. Опишу, что помню о своей жизни. Я родилась в Москве 22 августа 1930 года. Родители жили на Вятской улице, дом 24, кв. 6. Это были два деревянных двухэтажных дома, один стоял по улице, другой внутри двора. Мы жили на первом этаже во дворе. Был большой зелѐный двор с травой, загорали и играли на траве. Мой отец привѐз маму из Тульской области, Венѐвский р-он, село Прудище. Там у неѐ было 2 брата, отец и мать. Братья - Егор и Гавриил. Ещѐ 2 брата жили в Москве, старший Семѐн и младший Сергей мой крѐстный. Мой дед Илья был портным, я его не видела, а на похороны моей бабушки Домны, я помню, ездила с мамой в 1933 году. Помню, что это было зимой, мы сидели где-то на станции и ночью воры сняли с меня валенки, а мама плакала. По рассказам помню, что мою прабабушку, т. е. бабушку моей мамы, убили из-за лошади, свои же деревенские 2 парня. Она ездила зимой на лошади в соседнюю деревню Озерки (км 2,5) и припозднилась. На суде они рассказывали, что она их просила – возьмите лошадь, но не убивайте. Их поймали буквально на другой день на базаре, когда они пытались продать лошадь. К моему стыду, я не помню, как звали мою прабабушку. Когда еѐ отпевали в церкви, бабушка Домна очень плакала, на что священник сказал: не надо плакать, за еѐ убийство вам прощаются грехи до 6-го поколения. Моя мама Акилина по паспорту, родилась в 1912 году 26 июля, но ей приписали 2 года, когда брали в Москву. И в паспорте у неѐ стояло – 1910 год. И звали еѐ всю жизнь все – Лена. Иминины у неѐ 26 июня. Мой отец Николай родился в Москве в 1909 году. Интересна очень история знакомства его родителей, моего деда Алексея и бабушки Александры. Про бабушку знаю, что она с детства была сиротой и воспитывалась у какого-то Тульского дворянина, жила и работала до 16 лет с сенными девками, шили - вышивали. Она родилась в 1870 году, можно сказать крепостное право ещѐ было живо. А умерла зимой в 1942 году, похоронена на Ваганьковском кладбище. Она была высокой, стройной, лицо красивое, глаза серые, нос прямой, очень красивая даже уже в свои 72 года. Помещик, у которого она жила был заядлый охотник, к нему в имение приезжали на охоту другие соседи. У одного из них был егерем Алексей, к 30 лет холостой, но пьяница отчаянный и вообще кутила, Рождественский. Вот бабушкин барин говорит, давай мы его женим, по поговорке: «женится - остепенится». У меня есть для него хорошая девка. Велели позвать бабушку, ей только исполнилось 16 лет. И оженили их. И, говорят, правда, дед остепенился, пить бросил и всю жизнь работал и заботился о семье. Бабушка рожала 16 раз, но в живых (к моменту моего рождения) остались: Серафима, Мария, Лидия, Валентина, Антонина, Клавдия и мой отец Николай. Был ещѐ один сын Алексей, но в 17 лет в гражданскую войну пропал на фронте. Интересна судьба старшей дочери тѐти Симы. Так как у бабушки было много детей, один дед работал, жилось нелегко. Одна польская семья взяла Серафиму на воспитание по договорѐнности до совершеннолетия. Они увезли еѐ куда-то в Польшу. Дали ей прекрасное воспитание и муз. Образование – она играла на скрипке. Хотела быть учительницей. Вернулась, и еѐ высшее начальство определило в школу, в те самые Прудищи Тульской обл. где жила наша мама. Село было красивое, зелѐное, речка, красивая церковь при школе, в этом же домике тѐтя Сима и жила. А мой отец и бабушка приезжали летом гостить. Там они с мамой и познакомились. Он хорошо играл на гармошке. Когда маму отговаривали выходить за него замуж она говорила: дурак – да гармошка. По деревенским понятиям он ни пахать, ни сеять не умел, значит, работник никакой. Они поженились в 1929 году, а в 1930 родилась я. Мамин старший брат дядя Сеня в 1914 году ушѐл солдатом на фронт и надолго пропал без вести. До войны он был помолвлен с моей будущей крѐстной Федосьей. Она ждала его почти 10 лет. И вот уже еѐ уговорили выйти за другого, но накануне этой свадьбы пришѐл дядя Сеня. Он оказывается, был в плену в Болгарии и во Франции. Ели лягушек, пережил много. Вот судьба. А сам был щупленький, маленький, в чѐм душа. В 1931 году у них родился сын Владимир, а я до школы больше жила у них, чем дома. Мы очень были дружны, школьником он был такой изобретательный, особенно в области электричества. Хлебосольный в мать и отца. Он умер от инфаркта на 41 году жизни, когда дочь его Наташа училась в 10 классе. Теперь уже у неѐ сынок Владимир, учится в институте, умный воспитанный, приятный парень, и напоминает отца (деда). Жили они напротив «Ударника» в 3-ем Галутвинском переулке, и моѐ всѐ детство и юность прошли там. У нас была своя компания из хороших ребят и девочек. В их доме жили всякие академики, профессора, люди науки. И моя крѐстная тѐтя Феня работала в Академии наук лаборанткой, до самой пенсии. Теперь на этом месте стоит «Президент – Отель». (где жили дядя Сеня и тѐтя Феня, моя крѐстная). Мой крѐстный отец дядя Серѐжа жил в этом же доме на 1 этаже. У них была маленькая комнатка 10 метров и ещѐ соседи. Его жена Ульяна была очень жадная, я часто испытывала это на себе и все другие родственники. Много подробностей, но об умерших плохо не говорят, поэтому не буду. У них дочь Валя и сын Павел. Дядя Серѐжа пришѐл с войны в 1945 году и умер от язвы желудка летом 1946 года. Помню, что его хоронили в один день с Калининым. «Ударник» был нашим постоянным кинотеатром и сеансы в основном 8 – 10 часов вечера. Ходили по Москве ночь – полночь и всѐ было спокойно. Часто бывали в парке им Горького и летом и зимой на катках. В нашей квартире на Вятской улице было 3 комнаты и кухня. Из кухни отдельный вход к тѐте Мане, комната метров 15 с одним окном. От нашей комнаты была отгорожена комната для тѐти Вали, по ширине стояла кровать и стул, всего метра 2. У нас комната метров 10, и через неѐ ходили в комнату бабушки, которая была метров 15 – 16. В бабушкиной комнате жили: бабушка, тѐтя Тоня и еѐ двое детей, Нина и Лѐва. Ещѐ жила с бабушкой еѐ любимая и больная дочь Клавдия (тѐтя Капа), которая лет в 13 каталась на катке, еѐ сбил парень на гагах и ударил коньком в голову, думали, умрѐт, но она выжила, но стала психически больна. Иногда на неѐ находило буйное состояние, она брала молоток или ещѐ что и бросалась в первую очередь на бабушку. Мы очень боялись. Умерла она в возрасте за 60 лет, легла вечером спать, и утром не проснулась. Ещѐ у нас в квартире было страшилище – муж тети Вали, как она звала его « косточка» мой. Костя его звали. Он здорово пил и был буйный, на всех бросался с ножом. А перегородка у нас была не до самого потолка, на пол – метра ниже. Летом 1940 года я была в пионер - лагере, когда он пьяный утонул в Тимирязевском пруду. В родительский день приехали родители и сказали мне об этом. Как же я плясала и радовалась на поляне, прости меня Господи. И вот в проходной комнате жила наша семья, родители и брат Володя – 1935 г. р. Сестра Галя – 1937 г.р. сестра Людмила – 1939 г.р. и я. Мама работала на фабрике, где вышивали вручную носовые платки, бельѐ и даже тюбетейке. Утром в 6 часов она везла Люду в ясли с 2-х мес. А я перед школой (ходила во 2 класс) везла на трамвае Володю и Галю по разным детским садам. Володю у Динамо, а Галю на ул. 8-го марта. Сажали мне их в трамвай и помогали выйти каждый раз сердобольные люди. Сама – то я была «от горшка два вершка». Маленькая Людмила простудилась в яслях, было воспаление лѐгких, а потом туберкулѐз. К началу войны у неѐ уже было только одно лѐгкое. В июне 1941 года нас, как всегда, отправили с Лѐвкой в пионер – лагерь в Солнечногорск, от него мы ещѐ шли куда –то пешком. А Володю и Галю вывезли с детским садом на дачу в Малаховку. Мама оставалась с Людой в Москве. Отца сразу взяли в московское ополчение, и он пока был в Москве. Стали эвакуировать из Москвы детей и стариков. Пока мы были в лагере, к дому подогнали машину и маму с Людой, бабушку, Капу, тѐтю Валю и тѐтю Тоню с Ниной насильно посадили и отвезли на Казанский вокзал в товарный эшелон, причѐм вещей никаких с собой они взять не могли, поехали без тѐплых вещей. Остались в Москве тѐтя Маня и тѐтя Лида, они работали на заводе, а их мужья на фронте. Детей у них никогда не было . Когда немцы стали подходить к Москве и близко к Солнечногорску наш лагерь срочно вывозили в сторону Москвы, чтобы потом вывезти в Среднюю Азию, так мы слышали из разговоров взрослых. Помню, что поезда стояли на путях, бомибили, а мы лежали на полу вагона. В Москву нас привезли без потерь и так как родителей ни у кого уже здесь не было, нас разместили в здании школы на Бутырской ул. 46. До войны там была школа, а после войны райком партии и комсомола, а сейчас вроде какое-то следственное управление МВД. Нам привезли соломы, постелили в классах на полу, где мы и спали. Обедать нас водили на фабрику – кухню на Хуторской. Шли мы цепочкой около стен домов, а когда бомбили, мы стояли, прижавшись к стене. Так мы были дня 2 или 3, уже не помню. Однажды утром приехали автобусы, нас построили парами, мы с Лѐвкой и стали сажать в автобусы. Вдруг я вижу, бегут от ворот к нам тѐтя Маня и тѐтя Лида, они узнали на заводе, что привезли детей. Они объяснили начальству, где наши родные и что отец отвезет нас к матерям. Нас отдали. А Володя с Галей всѐ ещѐ были в Малаховке. Отцу дали отпуск отвезти детей к родителям. А эвакуировали их за Казань, Атнинский район. Это 150 км от Казани и ещѐ 50 км на лошади. Большая татарская деревня в 600 домов с мечетью и магазином. Там был богатый колхоз. Нашей семье выделили отдельно дом с постройками. Хозяева жили на другой улице, а этот дом уже приготовили для старшего сына. Отец съездил в Малаховку, забрал Галю и Володю, и на следующее утро мы поехали на Казанский вокзал. Потом мы слышали (когда вернулись в Москву), что тот детский сад в Малаховке разбомбили. Ехали мы в Казань в товарном вагоне на верхней полке, а внизу ехали какие-то татары. Они выходили ночью. И опять, как в 1933 году у меня украли туфли, и в Казань я приехала босая. Папа вѐз кое-какие вещи для бабушки и мамы. И ещѐ мы взяли беленькую эмалированную мисочку тѐти Вали, она всегда из неѐ ела. А в дороге туалета нет, и неизвестно, где поезд остановится, и сколько будет стоять. Папа приспособил эту мисочку под горшок для детей, а выливали всѐ из окошечка, которое было у нас вверху (арестантское). Приехали мы в Казань, я босая, и грязная миска. Отец пошѐл куда -то на вокзал, а нам приказал на водокачке отмыть миску, и как приедем, молчать, что в неѐ какали. Он принѐс мне туфли, купил, дали какой- то талон, как эвакуированным. Потом на всяких перекладных добрались до деревни. Больше всех обрадовалась тѐтя Валя своей мисочке. Но мы с Лѐвкой каждый раз, когда она садилась есть, не могли сдержаться, хихикали. Она это заметила и стала нас пытать. Мы раскололись. Все смеялись. А она сказала, раз хорошо помыли, то она всѐ прощает и будет есть. Через день мы проводили отца обратно. А наша Людочка там постепенно угасала. Даже простого белого хлеба там не было. А ей нужна была и диета и калорийное питание. Эвакуированным кое-что из питания выдавали, но мы постоянно ходили голодными. В колхозе огромные поля были засеяны горохом, это была постоянная наша еда. Когда его убирали, были большие горы, их караулили старики с большими длинными палками, чтобы нас отгонять. Они были такими дряхлыми, что ходить не могли, а сидели. Про нашу жизнь в этой татарской деревне можно было бы рассказать очень много. Русских женщин привлекли к колхозным работам, а детей маленьких собирали на скотном дворе, вроде детского сада, с ними были наша мама и ещѐ одна женщина. Детей кормили один раз в день, а мы большие (10-12 лет) были на «подножном корму». Наша тѐтя Валя приобрела большую известность в деревне благодаря умению гадать на картах. Здорово предсказывала, сбывалось. Сначала нашей хозяйке, а потом другие стали приходить и звать к себе. Я очень любила ходить с ней, всегда увязывалась за ней. Там за гадание кое-что перепадало. Мы были во многих домах. Надо отметить идеальную чистоту во всѐм. Обувь они оставляли на крыльце (в основном это были калоши) и в дом входили в носках. С нашими русскими деревенскими домами и не сравнить. С отцом велась переписка, ему сообщили, что умирает Людочка. Он в Москве выхлопотал разрешение привезти свою семью обратно, и ему дали какой-то специальный пропуск. Он приехал в конце сентября, чтобы забрать маму и нас. Тут поднялся рѐв бабушки и все просили, возьми и нас, что же нам умирать в чужом краю. Отец плюнул и потащил всех: бабушку, Капу, тѐтю Валю, тѐтю Тоню с Нинкой и Лѐвкой и нас четверых, и сам пятый. 12 человек. Договорился с председателем колхоза, дали одну подводу, попутную, до ближайшей станции 50 км. Мы выехали 1-го октября, шѐл первый раз снег. На телеге сидели мама с Людочкой на руках и бабушка. Мы все шли за телегой. Иногда сажали Вовку, Галю и Нинку. Ехали 2 дня, снег и холод, почти замѐрзли. Где-то ночевали, помню на полу. Приехали на станцию ночью. Это был какой-то разъезд. Одна небольшая будка метров 15, набитая битком. В это время на руках у мамы умерла Людочка. Отец вывел нас детей на улицу и строго приказал молчать, будут говорить, что ребѐнок спит. Надо было довезти еѐ до Казани, чтобы похоронить на русском кладбище. Подошѐл какой-то поезд, и мы поехали. Все стоя, только маме кто-то уступил место. Помню, что говорили, до Казани 150 км. Приехали днѐм. Нас детей и бабушку с Капой, вещи, оставили на площади вокзала, на улице. Мы сидели целый день до вечера. Сначала взрослые похоронили Людочку на русском кладбище, потом отцу надо было в казанском кремле у коменданта ещѐ раз отметится и получить разрешение везти семью в Москву. К этому времени немцы уже почти окружили Москву. Отцу дали предписание срочно возвращаться в свою часть, а семье дали направление плыть от пристани на пароме куда-то в сторону Чебоксар. Они пошли на пристань, где было масса народа, грузили людей как дрова. Мама сказала: Коленька, лучше ты меня сразу кинь с этой кручи в воду. Я там не поеду. Они вернулись к вечеру на вокзал к нам. Отец принял решение – везти всех окольными путями в Тульскую обл., где в деревне Прудищи жил дядя Егор и дядя Гавриил, а в 7км от них в деревне Ключово тѐтя Сима работала директором школы. Вот такой оравой на разных товарниках, со многими пересадками он всѐ-таки привѐз нас с мамой к еѐ братьям, а бабушку с Капой, тѐтю Валю и тѐтю Тоню с детьми в Ключово к тѐте Симе в школу. А сам срочно вернулся в Москву. У дяди Егора было уже 7 человек детей. Их домик стоял с одного края деревни, ближе к барскому саду и к пасеке. Дядя Гавриил с семьѐй жил на другом конце деревни. У него тоже было 7 человек детей. Мы сначала поселились у дяди Егора. Он был бригадиром в колхозе. Когда немцы были совсем близко, дядя Егор со старшим сыном Владимиром и дядя Гавриил тоже со своим старшим сыном Владимиром (1926 г.р.) собрали колхозный скот и погнали его от немцев, куда определили руководители района. Больше от них никаких вестей не было. Жена дяди Егора была очень недовольна, что мы у неѐ лишние рты. Каждый раз, как садились за стол, она со злостью бросала ложки и причитала вслух, что понаехали дармоеды. Мама плакала и молчала, хотя по хозяйству ей помогала. Наши отступали. Один раз у нас в избе ночевали наши солдаты, человек 25 вповалку на полу. А днѐм у нас на глазах солдаты опрокидывали свои грузовики, оттуда летели солдатские новые сапоги, гимнастѐрки, бельѐ и т.п. шинели, кителя. Видно это был интендантский полк. Сами быстро садились в машины и уезжали. Таких грузовиков было много. Жители всю ночь таскали по своим домам и прятали. Наша тѐтя Аксиния от своей жадности тоже таскала и прятала на огороде и в погребах. В полкилометре за нашими домами был большак и всю ночь по нему шли танки в сторону Венѐва. Как потом мы узнали, это были танки Гудериана. А на утро мы увидели немцев воочию. Но это были две машины, зашли в дом 3 немца, что-то пограбили и уехали. В этот день тѐтя Настя, жена дяди Гавриила, забрала нас к себе. Ещѐ я пропустила, пред тем как покинуть нашими войсками деревню, целый бой был за неѐ. На большаке стояли пушки немцев, а посреди деревни - наши. И стреляли через наши дома. Вся деревня сразу кинулась к церкви. Там вокруг ограды был такой ров, вот в него мы все прыгали и там сидели, пока к вечеру перестали бомбить и стрелять. На разведку пошла Валентина – «Казис» - еѐ кличка. В доме-то ещѐ оставалась мать тѐти Аксюты 105 лет. Она уже не ходила и с печки не слезала. Валентина вернулась, принесла к нашей радости каравай хлеба. Потом все поползли домой, кто как. Много немцев пришло в деревню уже когда мы были у тѐти Насти. Еѐ дочери Вере было тогда 17 лет. Верку намазали сажей, одели тряпками и спрятали в чулане, она там лежала, как бабка. Про немцев ходило много страшных слухов. Но у нас всѐ слава Богу обошлось. Отступали они очень поспешно. Отбирали всѐ теплое. Вид они имели плачевный. На ногах у них были какие-то суконные ботинки на большой деревянной подошве. Пилотки одеты на шарфы, платки, и вообще умотаны разными тряпками. Прошло сколько-то дней и мы с мамой пошли за 7км к тѐте Симе узнать, как у них дела. Школа большая, но одноэтажная, из красного кирпича, стоит несколько в стороне от деревни, у реки. Там останавливались наши солдаты, и немцы еѐ бомбили здорово. Вокруг школы, и совсем рядом в ограде, на огороде упало 13 бомб, и ни одна не разорвалась, они остались глубоко в земле до сих пор. Их засыпали землѐй и битыми стѐклами. Позже, уже в 1944 году летом, когда я гостила у тѐти Симы, мы играли на этих ямах и не боялись. Взрослые говорили о том, что это в Германии на заводах действовали наши подпольщики, делали бомбы холостыми. У тѐти Симы все были живы. Они рассказывали, что один немец издевался над Лѐвкой, ставил его к стенке и целился. Он стоял несколько часов молча, бледный как стенка. Ему было 10 лет. Но слава Богу всѐ обошлось. Уже в декабре 1941 года взрослые надумали пробираться в Москву. Пошли пешком мама и я, тѐтя Валя и тѐтя Тоня. Володю и Галю оставили у тѐти Насти. Шли пешком 70 км до Каширы. Смутно помню, что 2 раза где-то ночевали, пускали добрые люди. Иногда от деревни до деревни кто-то попутно подвозил. От Каширы ехали на поездах с пересадками, и причѐм, не до самого вокзала в Москве, а выходили раньше, недоезжая, потому что в Москву никого не впускали, возвращали, проверяли документы. В конце-концов мы добрались до дома. Стѐкла все повыбиты, двери с петель слетели, потому что бомба попала в дом № 26 рядом с нами. Потом это место расчистили и сделали сквер с лавочками и клумбой по середине. Наша тѐтя Маня одно время работала там сторожем. Целый месяц мама ходила по разным инстанциям (и я с ней) чтобы опять прописаться и получить хлебные карточки. И она устроилась дворником на нашей улице. Эту зиму 1941-1942 год школы не работали. Я помогала маме чистить снег. С улицы его возили в корыте на санках во двор. Пока мы были без денег и без карточек нас поддерживали тѐтя Маня с тѐтей Лидой, чем могли. В конце января 1942 года мама поехала в деревню за Галей и Вовой. Она мне наказывала – молись за меня. И я каждый день ложилась спать, накрывалась одеялом и молилась, как могла. На верное Бог услышал мои молитвы, потому что пришлось ей пережить, трудно представить. Еѐ не было целый месяц. Кое-как опять окольными путями она добралась до деревни. Володя лежал весь опухший и не вставал. Якобы ему дали мѐда а потом воды холодной попил. Но как потом выяснилось в Москве, у него болели почки и он два месяца лежал в больнице у зоопарка, я ездила к нему с передачами. В общем, забрала их мама, на почтовой лошади довезли их до Венѐва (12 км). А там надо было как-то добираться до Москвы. Поезда шли только товарные, в сторону Москвы с разбитой техникой – танки, самолѐты. Забралась она с ними на открытую платформу, посадила их под крыло самолѐта. На ходу ветер, холод, чувствует, что дети замерзают. На каком-то разъезде поезд остановился, и она увидела совсем близко водокачку и кипяток. Спрыгнула взять горячей водички, попоить их, отогреть, а поезд – тю, тю, и ушѐл. Она кричать во всѐ горло. Начальник станции телеграфировал, что едут одни дети. Их где-то сняли и отвезли в приют. Галя хорошо помнит, как на них одели какое-то казѐнное бельѐ у всех одинаковые платья. А мама их разыскивала и нашла наконец, в этом приюте. Вот такое было у них путешествие целый месяц. Я верю, что мои детские молитвы спасли их. Что пришлось пережить маме в еѐ двадцать девять лет! В сентябре 1942 года открылась наша школа, я пошла в 4 класс. В классах стояли « буржуйки», мы сидели в пальто и шапках зимой писали в варежках. Зима 1942 – 1943 года была холодной. Дома тоже топить было нечем, и мы – детвора – поздними вечерами брали топор и ходили по улице, ломали заборы и тащили доски домой. Школа № 214 была рядом с нашим домом. В ней ещѐ в 1917 – 1920 годах учился мой отец, тѐтя Тоня, тѐтя Валя. В это время вся их семья переболела сыпным тифом, от которого умер наш дед Алексей. У тѐти Вали было осложнение на глаза, стала постепенно слепнуть. После войны 1941 – 1945 г. она состояла в обществе слепых. Как сейчас я знаю, у неѐ была обыкновенная катаракта, но тогда еѐ не лечили. Летом 1943 года мы переехали на Бутырскую улицу, дом 11, кв 2. Так как мама работала дворником, ей дали комнату 12 метров в коммунальной многонаселѐнной квартире. Это одноэтажное строение, прилепнѐнное к 2х этажному дому, в глубине двора. У нас было 2 окна и под окном палисадник. ….24 июля 2007 г. Оттуда я уезжала в 1951 году в г. Иркутск после окончания техникума и потом в 1954 году в Ленинград. В Иркутск поезд шѐл 6 суток, очень интересная дорога через всю страну. Чем запомнился Иркутск. Знаменитый сибирский омуль в каждом магазине, кета свежая и солѐная, кедровые орехи на каждом углу и замороженное молоко на базаре, в форме цветочного горшка с палочкой по середине, за которую брать. Работала инженером швейного отдела областного управления, ездила в командировки по области с разными проверками: Кетой, Тулун, Тайшет, Зима, Черемхово. На станции «Кетой» в то время строили город Ангарск, и строили его одни заключѐнные. Места, где они строили, обносили толстым канатом и кругом стояли охранники с автоматами на изготове, потому что были частые побеги. Рассказывали, что за каждого пойманного зека солдатам платили 300 рублей. Жить в городе было страшно, каждый день рассказы об убийствах, кражах, и тому подобное просто рядом. Моя Зина Холопешина, с которой мы дружили ещѐ со школы с 5-го класса, окончила техникум по металлам и на распределении попросила направление тоже в Иркутск, вдвоѐм веселей. Жили мы рядом со знаменитой Иркутской тюрьмой на одной улице, это на другой стороне реки Ангара, и каждый день ходили на работу по большому мосту через Ангару, зимой было свыше 40° мороза, хорошо у меня было пальто с капюшоном, мост перейдѐшь – окоченеешь. Хозяйка нам сдавала половину дома (комнату метров 20 и сени). Были 4 маленькие окна, которые с улицы закрывались ставнями. А под окнами у нас как раз была пивнушка, так по выходным мы даже днѐм сидели с закрытыми ставнями. Без конца драки, вопли и прямо бьются об наши ставни. Вечером и ночью были даже стоны, мы в ужасе не спали. Было плохо с хлебом, очереди огромные и белый хлеб доставался нам редко. Из Москвы нам слали посылочки. Жена Зининого старшего брата Андрея – Вера ездила проводником на поезде Москва – Владивосток, мы еѐ встречали в Иркутске. От производства ездили по знаменитому «Александровскому централу» собирать кедровые орехи. Мужчины тепло одетые и в зимних шапках большими колотушками били по стволам, шишки сыпались, и мы их собирали. Ещѐ зимой домишки до крыши засыпало снегом, все двери открывались внутрь, иначе не выйти, надо было прокапывать дорожку. Вот так мне запомнился Иркутск. В декабре 1951 года я вернулась в Москву, а Зина ещѐ там оставалась, надо было отработать 3 года, после окончания техникума. Такие были законы, кто уклонялся – в тюрьму. За свою жизнь я объехала весь Советский Союз, кроме Средней Азии. Напишу, что помню В школу я пошла в 1938 году. Была сразу отличницей и фотография моя висела на доске почѐта. Невероятные вещи случаются в жизни. На Новый Год 1938 – 1939 отличникам школы дали билеты на ѐлку в «Доме Союзов». Мы собрались в школе и с учителями поехали на ѐлку. Было интересное представление, наши места были от входа сразу направо, в мягких бархатных креслах. Я была очень стеснительная на людях, и в антракте побоялась попросить учительницу отвести меня в туалет, думала, вроде потерплю. Второе отделение было большое, не утерпела, платье, рейтузы и бархат на кресле были насквозь мокрые. Когда стали выходить, я боялась встать, потом после всех побежала в раздевалку. Народу много все дети толпятся, теснота. Вдруг вижу, идѐт билетѐрша с наших мест и что-то говорит нашей учительнице. Та стала щупать всех детей подряд и добралась до меня. А самое главное пришлось ехать домой на трамвае почти час, а на улице мороз. Запомнилось на всю жизнь. Потом уже взрослой была в Доме Союзов много раз. Судьба свела меня с директором Дома Союзов. Это была Ольга Михайловна Морозова из отдела культуры ЦК КПСС, и я шила ей костюм – тройку на еѐ пятидесятилетие. А однажды на концерте Сличенко пела вместе с ним «Милая моя, ты услышь меня». У меня был хороший голос, и я всегда пела в хорах и в школе и на работе. Мы с Галей (сестрой) сидели недалеко от сцены, а он пригласил всех, петь с ним. И я запела, но кроме меня что-то никто не запел. Так мы с ним вдвоѐм и пели. Когда я работала в СХКБ (Специальное художеств. Конструкт. Бюро) много ездила в командировки по Советскому Союзу. Наше Бюро работало в контакте с французским Домом Моды «Кристиана Диора». Мы отбирали (покупали) у них модели с оригинальными конструктивными разработками и потом внедряли их по нашим Домам Моделей, по Союзу. Прибалтика В Риге была на концерте в Домском Соборе, накупила пластинок органной музыки. Когда Коля служил в Риге, ездила к нему 2 раза. Их казарма была как раз напротив кладбища Яна Райниса. Были на экскурсии в лагере смерти «Саласпилс», в музее Яна Райниса на Рижском взморье. В Таллине была на экскурсии в знаменитой Ратуши, на певческом поле, поднималась в Вышгород. Это был 1965 год, к русским там относились очень плохо. В Литве отдыхала в санатории «Вильнюс», там ещѐ хуже относились к русским, но воздух там чудесный, санаторий расположен в местечке Друскининкай. Русским отводились самые плохие процедуры и неудобное время, когда даже по их же инструкциям процедуры нельзя принимать. Но всѐ равно было интересно. Ходили в домик – музей Чурлѐниса. В 1979 году отдыхала в Калининграде на Янтарном берегу ходили на мыс «Таран» - самую западную точку Советского Союза. Сам Калининград видела мало, только проездом. Очень понравился город Светлогорск, отдыхала месяц на военной морской турбазе, много ходили в походы по всему побережью. Это был 1979 год. Начинала я писать дневник по настоятельной просьбе сестры Гали (теперь царство ей небесное). Она моложе меня на 7 лет, а умерла раньше меня (8 ноября 2009 года). Всѐ во власти Божьей. Продолжаю писать уже в 2011 году. Мне уже идѐт 81 год, пишу плохо. Давление прыгает, голова кружится.
Рождественская Ольга Николаевна Мои воспоминания о войне 1941 – 1945. Я пошла в школу в 1938 году. Это была школа № 214 по адресу Вятская ул. Дом 28, а жили мы через один дом от школы № 26, который немцы разбомбили в июле 1941 года. Эта школа была непростая – в ней учился мой отец с 1909 года и его сѐстры. Потом уже училась я и мои сѐстры и братья родные и двоюродные. Когда началась война, я окончила 3-й класс (я -1930 г.р, Вовка -1935, Галя – 1937 г. и летом 1941 г. родилась Людмила). Отца сразу взяли в московское ополчение, они временно базировались под Москвой на станции Клязьма в здании школы. Мы с мамой туда поехали, нашли, но застали только открытые ворота и пыль от сапогов. Маму мою Акилину Ильиничну Отец привѐз из Тульской области (дер. Прудищи) в Москву, где я родилась. Там в деревне работала старшая сестра отца Серафима Алексеевна. Она была директором школы. Отец у неѐ гостил и там познакомился с мамой. В Москве у нас была большая отдельная квартира, но очень густонаселѐнная Бабушка и еѐ дочери: 3 бездетные и одна тѐтя Тоня с 2мя детьми, сын Лѐва и дочь Нина 3 и 4 года. И нас трое детей, потом в 1941 родилась ещѐ одна – Людочка. Дом был деревянный 2-х этажный. При первой же бомбѐжке вылетели все окна, стѐкла и двери. А рядом дом № 26 снесло вовсе. Там всѐ расчистили и сделали скверик с клумбой посередине, а рядом трамвайная остановка. До 1967 года следила, сажала цветы, поливала, мела сестра моего отца тѐтя Маня. Потом построили кирпичный 7 эт. дом. По моей сестре Людмиле прокатились страшные указы Сталина. Маме после родов разрешали только 2 недели побыть с ребѐнком дома, а потом в ясли на неделю, а самой на работу. Там в яслях еѐ и простудили и начался туберкулѐз, к началу войны у неѐ практически осталось одно лѐгкое. А ещѐ страшней был указ за опоздание на работу – 2 года тюрьмы. Вот что было на моих глазах: Дети больные, плачут почти до утра и мы-то не спим с ними. И вот однажды тѐтя Тоня вскочила в истерике – ой проспала. У меня на глазах она ставит на керосинку кипятить воду, а потом выливает этот кипяток себе на руку, и бежит в амбулаторию, которая была прямо рядом с нашим домом. Там дают справку и в тюрьму не сажают. Через некоторое время моя мама сделала это же на моих глазах. Господи! Помяни мамочку мою во царствии твоѐм, прости все грехи вольные и невольные и даруй ей царствие небесное за всю еѐ мученическую жизнь. В какое страшное время она жила! Как всегда в начале лета нас постарше отправляли в пионер лагерь, а маленьких (Галя, Вова) с детским садом на дачу в Катуар. Дома оставались: мама с Людочкой, бабушка, тѐтя Тоня с маленькой Ниночкой и папины незамужние сѐстры: Капа, Валентина, Антонина, Лидия, Мария. Наш Кировский район, определил нас ехать в Солнечногорск, думали, что немцев туда не пустят. Родные собрали нам узелки со слоѐнкой как в пионерлагерь. В Солнечногорске нас встретили телеги с лошадьми, которые взяли наши узелки, а мы шли за ними пешком (всего 6 км.) Там на берегу какой-то реки стояла красная кирпичная 3х эт. школа и рядом церковь. Там я впервые спала на соломе, но всего 2 ночи. Немцы прорвались, нам велели срочно собраться и бегом на станцию. Там на путях стояли пригородные электрички, наш отряд в один вагон, Лѐвка за руку со мной, я у него как надѐжная охрана, так было с 3 х лет, а теперь ему было – 10 , а мне – 12 лет. Нас рассадили по вагонам поезда ещѐ долго стояли – часа – 3. Налетели немецкие самолѐты, шѐл бой, бомбили. Нам была команда: «Всем лечь на пол, лицом вниз, к окнам не подходить!». Мы с Лѐвкой засунули головы под лавку, он не плакал, терпел, а позже в жизни ему пришлось страшнее. Немцы отрезали нашему поезду путь в Москву. Так мы стали участниками той памятной битвы у деревни «Крюково». Светлая память поэту – песеннику Фрадкину, который увековечил этот подвиг наших солдат. Для меня это молитва на каждый день. (Фрадкин – композитор, мама могла об этом не знать, а поэт Сергей Островой. Песня превратилась в народную, и для многих людей является молитвой. Прекрасно о поэте написано здесь: https://stihi.ru/2019/05/07/3980) Немцев солдаты задержали, а мы проехали в Москву. Нас поселили в конце Бутырской улицы в школу № 600. Обедать нас водили на фабрику – кухню на той стороне улицы. Иногда мы попадали в воздушный налѐт, к зениткам мы привыкли, стояли, прижавшись к стенкам домов. В это время отец наш был в московском ополчении и две его сестры работали на заводе, детей у них не было, они рыли окопы вокруг Москвы. Они узнали, что привезли детей и повезут в Ташкент. Они сообщили отцу, и он получил отпуск, чтобы отвезти нас в Татарию к родителям за Казань. С детским садом они были на даче, отец их тоже забрал. Пять человек детей: я, Володя, Галя, Лѐва, Коля, Нина. Коля из Москвы. До Казани мы ехали в теплушке. С меня сняли с ног сандали, и я приехала в Казань босиком. Но отцу дали какой-то ордер на обувь как беженцам. От Казани ещѐ ехали 100 км на какой-то местной электричке. Татарское село было большое богатое 600 домов. Много свободных, построенных заранее до войны, там расселили всех эвакуированных. Отец вернулся в Москву. А Людочка наша уже не вставала. Колхоз был богатый, они выращивали горы зелѐного гороха. На колхозном дворе выделили сарайчик для детей, как детский сад, наша мама и ещѐ одна женщина смотрели за детьми, кормили их, гуляли с ними на скотном дворе. Детей было много, я им помогала. Женщины работали в совхозе, на горохе. Уже шѐл июль, собирали горох. Ни врачей, ни больницы не было. Мама как то через почту сообщила отцу, что Люда уже плохая, надо обратно в Москву. Отцу дали опять пропуск в Москву, но в казанском кремле его надо ещѐ раз отметить печатью. Отцу разрешили вывезти только жену и детей, но тут заголосили бабушка и его сѐстры. Он велел собираться всем, а это с детьми 13 человек до Казани. 50 км (до разъезда) и 100 до Казани. Договорились с почтовой лошадью на 50 км. Выехали 1-го августа 1941 г., шѐл снег. На подводе сидела бабушка и мама с Людочкой на руках. Дети бежали за подводой. Дорогой Людочка умерла, но надо ещѐ 100 км везти еѐ мѐртвую в поезде до Казани, где есть русское кладбище. Нам велели молчать, я держала Людочку как куклу, она пока болела высохла на 2 кг. До Казани доехали. Всех детей посадили с бабушкой на площади у вокзала, а все взрослые поехали на кладбище хоронить Людочку, приехали они только к вечеру. Заезжали они в кремль, но там сказали, что немцы уже почти в Москве и предложили отцу идти к пристани, там стояли баржи набитые людьми. Мама категорически отказалась плыть на барже куда-то на Урал. От Казани до Тульской обл. было недалеко, а там в Веденѐвском районе жили семьями два брата нашей мамы – дядя Егор и Гавриил, и сестра отца Серафима Боголепова, в семи км была директором школы. Отец определил как нам по ж/д доехать до Тулы а там до Венѐва, а от Венѐва всего 12 км до деревни Прудищи и 7 км до деревни Ключово где школа тѐти Симы. Под колѐсами товарняков сколько раз лезли под вагонами, не зная двинется поезд или нет. Слава Богу, он берѐг, а нас было 13 человек. У него кончался отпуск, но он свою задачу выполнил и вернулся в Москву. У дяди Егора была семья и 7 человек детей. Самого по возрасту его сразу на фронт не взяли, но потом он со старшим сыном Володей (16 лет) погнали колхозный скот от немцев. Больше мы их не видели, только похоронку. У дяди Гавриила тоже 7 детей, он тоже был старый, и тоже погнали скот со старшим сыном Володей (16 лет) и не вернулись, только похоронка. Два дня по большаку рядом с деревней шли танки на Москву, теперь я знаю, что это были танки Гудериана, их сопровождали самолѐты. Они летали над колонной танков и иногда залетали вдоль деревни. Мы в это время жили в доме у д. Егора. Колодец был рядом, почти под окном. Вода была обязанностью детей. Дядя Егор приспособил нам ведѐрко на 10 литров и цепь, вода была близко, для нас не тяжело. В основном за водой ходила я и сестра Валентина, старше меня на 4 года. Она потом после войны жила у нас в Москве до самого замужества. Однажды днѐм самолѐтов стало не слышно, мама смотрела за мной в окно. Только я закинула ведѐрко на цепи, как появился самолѐт и застрочил. Я сначала не поняла, что это он в меня метит, испугалась, выпустила ведро и цепь, прижалась к срубу. Весь сруб изрубил пулями, но в меня не попал. Ребята потом считали следы от пуль, сруб-то из брѐвен. Бедная мама всѐ было у неѐ на глазах. А в другой деревне Ключово, в школе у тѐти Симы где остановились все папины родственники пришли немцы и решили поиздеваться над детьми. Один немец схватил маленького Лѐвочку, поставил на стул к стенке, вытащил пистолет, и начал в него целиться, пугать. А ему было 10 лет. Он стоял белый, замер. Он потом сам не мог слезть со стула. Только стал весь белый, вся голова седая. Ребята у тѐти Симы учились очень смелые и сообразительные. Они у немцев утащили за околицу несколько ящиков с патронами, сложили их в кучу и подожгли. Что тут началось. Немцы кричат: Партизаны, партизаны, и бросились бежать к своим машинам. Наш Лѐвушка остался жив, но после войны умер, сорока лет. Это всѐ я знаю только по рассказам, меня в Москве уже не было. У меня была ещѐ обязанность – доить корову. Скот пригоняли вечером, когда тѐтя Ксюша и Валентина были ещѐ в поле на работах. Эту корову боялась вся деревня. Молока она давала много – по 9 литров 3 раза. В обед я ходила с другими детьми на речку, где лежали все коровы, там мне помогали. А вечером, когда скот гнали в деревню, я – ставила 3 чугуна с водой у крыльца и к столбу крепила цепь. Корова несѐтся как бешенная к чугунам с водой, а я ей цепь на рога замотаю, и потом спокойно сажусь доить. Мою дойку она не любила, если не сказать больше. Прибегала Валентина с поля и садилась вместо меня. Это была моя практика. Тѐтя Аксюша была очень жадная и всегда попрекала маму, что кормит ораву дармоедов, несмотря на это мама всѐ делала по дому, как рабыня. Однажды зашла тѐтя Настя и застала маму в слезах. Коротко сказала – собирайтесь, пойдѐм ко мне, и с тех пор мы жили у неѐ и никаких попрѐков не слышали. Вскоре немцев отогнали от Москвы и из Тульской области. Взрослые засобирались в Москву. Тѐтя Настя сама предложила оставить Галю и Володю пока у неѐ и приехать за ними позже, летом. Дорога была трудная, пассажирские поезда вообще не ходили. А до Каширы вообще пешком, 90 км. Поехали: мама, я, и пришли из Ключово папины сестры, бабушка осталась у тѐти Симы в школе. Всего нас было 5 чел. М вышли утром и только к вечеру (12 км) пришли в районный центр – Венѐв. Попросились ночевать в чужой дом, нас пустили, даже поставили самовар, чтобы нам погреться. Спали мы в чѐм шли, обуты, одеты на пристройке к крыльцу. А был декабрь 1941 г. Следующие 90 км до Каширы мы шли 5 дней. Где-то в деревнях договаривались, нас за деньги подвозили. От Каширы до Москвы уже ходили электрички, но тут была своя сложность. Нам рассказали, что в Москве на вокзале стояли кругом дежурные солдаты и ловили всех кто самовольно приезжал в Москву без разрешительных документов. В кассе нам посоветовали взять билеты не до самой Москвы, а выйти остановок за 5 и обойти все заслоны пешком по Москве. Так мы и сделали. Когда подошли к дому дали сирену «воздушная тревога» и забили зенитки. Я взяла топор и пошла во двор сбивать полисадники на дрова. Надо было натопить. Ну вот я, наконец, опять в своей любимой школе № 214. У нас теперь есть военрук и в расписании уроки по военному делу. Наш военрук – Виктор, чуть постарше нас, но уже побывал на фронте, и был ранен в ногу, но его подлечили в госпитале, он пришѐл к нам с палочкой. По программе он учил нас бросать гранаты, для этого мы ходили на стадион «Пищевик», он недалеко от нашей школы. Кидать гранаты я не умела, и никак не могла научиться. Может потому, что была в очках, я плохо видела. А в классе мы разбирали и собирали затвор от винтовки, тут военрук меня хвалил. У меня это получалось быстрее всех. Нас прикрепили как шефов к госпиталю, который был расположен на ул. Образцова. После уроков мы ходили туда на дежурство. Помогали раненым, было много мужчин и женщин без одной руки или без ноги. Само собой давали «концерты». На уроки рукоделия нам в класс привозили прямо из прачечной солдатское мужское бельѐ, рубахи и кальсоны. Мы чинили. Руководила нами учительница по рукоделию. Дома-то у меня рядом была родная тѐтя Маня, папина сестра, хорошая портниха, она меня учила шить и платья и даже мягкие стѐганные из ткани на вате зимние сапоги. К 4-му классу я уже с иголкой дружила, и швейную машину могла настроить и починить. Зима была холодная, в школьных классах поставили железные – чугунные печки с трубой в окно. Мы сидели в пальто и шапках, чернильницы – непроливайки приносили утром из дома, потому что в школе всѐ замерзало. Дров для школы не было совсем, поэтому зимой 1942 года еѐ закрыли. Год у нас считался пропущенным. С приходом весны мы ездили на трамвае на опытные поля Тимирязевской академии. Там сажали и выращивали для раненых разную зелень, мы пололи грядки, окучивали, поливали. В то лето на опытном поле вырастили новый сорт клубники (не помню название), но очень гордились работники хорошим результатом: вес 1-ой ягодки – 60 грамм. Нас пускали туда, когда ягоды были ещѐ зелѐными. Всѐ равно голодные мальчишки рвали и ели несмотря на запреты и понос. Прости их, господи за непослушание я тоже грешна. Подходил сентябрь, а в «Петушках» в колхозе не успели убрать картошку. По школам бросили клич с призывом помочь убрать картофель в деревнях Петушковского района. Собрались ребята 3-х школ – 210, 211, 214. Меня мама отпустила в надежде, что нам дадут немножко картошки. На электричке с Курского вокзала учителя повезли всю группу в Петушки. А потом нас вели по просеке леса в самый дальний колхоз, где нас ждали и даже уже трактор прошѐл и вырыл клубни, они уже все были покрыты снегом. Нас разместили в деревенских избах на полу на соломе. А изба холодная, всю выстудили. Легли в чѐм были, даже в варежках, утром нас еле подняли. Мы доставали картофель из-под снега. Голодные, холодные, больше 2-х недель мы там не выдержали. И какая там картошка с собой. Сами еле живы остались. Мама устроилась опять дворником на 2 участка. Потом мы с ней ходили в район, чтобы получить карточки на хлеб. Мы почти весь декабрь 1942 года жили без хлеба. Хорошо нас подкармливали папины сѐстры – тѐтя Маня и тѐтя Лида. У них были рабочие карточки, они делились с нами. Но самое главное – надо было ехать за Галей и Володей. Мама собралась и только наказывала мне молиться за них. Она уехала после Нового года. Я осталась одна, но мама получила наконец-то хлебные карточки. Я была с хлебом. Я, помня наказ мамы, каждый вечер молилась, как умела. Наш район каждый вечер подвергался немецкой бомбардировке, я прятала голову под подушку, чтобы не слышать зенитки и очень усердно молилась за мамочку, за Галю и за Вову. Их не было до середины февраля. Когда они вошли в дом, мама сказала: «Твоя молитва спасла нас», да это так и есть. Я верила очень, что мои молитвы спасли их. Мама рассказала, как они доехали, и какие переживания свалились на еѐ голову. До деревни она добралась, Вовочка лежал больной, ему дали мѐд и потом холодной воды, что-то у него стало с почками, (он потом почти 3 месяца лежал в больнице у зоопарка, я ездила его навещать и возила передачи) его надо было срочно везти в Москву и лечить. А как и на чѐм ехать – это была проблема. В сторону Москвы и дальше на восток шли только военные эшелоны с побитым воинским оружием, их везли на ремонт на открытых платформах. Мама выбрала платформу с подбитым самолѐтом, и пока не было рядом дежурных солдат, посадила детей под крыло самолѐта, прикрыла, а был февраль 1942 г. поезд пошѐл. Мама всѐ теребила детей, чтобы они не замѐрзли и не уснули. Но вот какой-то разъезд, поезд притормозил, и рядом оказалась водокачка с горячей водой. Мама подумала, что надо набрать горячей водички, чтобы обогреть детей, взяла бедончик и спрыгнула с платформы. У водокачки было много народа, мама сунулась туда и видит, что еѐ поезд с самолѐтом тронулся и пошѐл. Мама закричала и упала на землю. Начальник этой станции сразу принял меры. Он по рации передал вперѐд по ходу поезда, чтобы сняли двух детей которые лежат под крылом самолѐта одни без матери. Потом получил ответ, что детей сняли через перегон, и отправил туда маму. Галя, моя сестра, царство ей небесное, пока была жива, всегда помнила и рассказывала, как их определили в какой то детский дом, переодели в казѐнные платья. Мама долго искала их, по ж/д. таких потерянных детей было много. Но я молилась за них с большой верой, и бог услышал нас. С 1-го сентября 1943 года все школы в Москве поделили на мужские и женские. Мою 214 школу сделали мужской, а девочек перевели в 210 на улицу Марины Расковой, и я попала в пятый класс, где моими подругами – сѐстрами стали Шура Пронина, Дуся Загребава и Зина Холопешина. Они все кроме меня жили близко со школой, и мы в основном после занятий в школе и по выходным были в этих семьях. Семья Холопешиных Отец – Степан, мать – Евдокия. У них было 7 человек детей. Отца сразу взяли на фронт, погиб, я его вообще не видела. Жили они в 7-ми этажном доме в общей квартире из 5-ти комнат. Они в одной комнате – метров 20 – 9 человек плюс мы четверо. У них была квартира с ванной плюс мы четверо бродяг нагло ходили мыться, в наших домах удобств не было. Сейчас удивляемся, как терпеливы они были к нам, особенно соседи, пожилые люди. Тѐтя Дуся заменила в работе своего мужа, он как бы сдал ей вахту, уходя на фронт. Во время войны в Москве стало много солдат, и они организовали пекарни, выпекали хлеб и развозили по Москве. Был такой фургон на подводе с лошадью. Тетя Дуся отвечала за хлеб и развозила его по Москве. А солдат отвечал за лошадь, запрягал, распрягал, на ночь уводил лошадь в конюшню, кормил, чистил. Хлеб выпекали кирпичиком из чѐрной муки, и верхняя корка всегда была горелая до черна, и пока они ездили по улицам, корки отваливались и тѐтя Дуся веником сметала их в ведро. Вот на этих корках держался наш класс. У тѐти Дуси на кухне была большая бутылка, в которой она из корок делала квас. Придѐм из школы, кваску попьѐм, корочку в карман положим и гулять. Потом ещѐ в окно кричим: «Зин, кинь корочку». Это, конечно летом. За тѐтю Дусю нам надо день и ночь молиться богу. Она нас спасала. Какая была семья, а сейчас у них остались 2 сестры – Зина и Тоня. В классе у нас учились разные дети, и состоятельных родителей и такие как мы голытьба. О десятом классе только мечтать, поэтому мы с Зиной пошли в техникум, я в швейный, а Зина по холодной обработке металлов он был близко от еѐ дома, не надо было деньги на дорогу тратить. Это был 1947 год, а к 1951 году тов. Сталин приготовил нам сюрприз. Все, кто кончал техникум в Москве весной 1951 года, должны были ехать в Сибирь отрабатывать 2 года или за отказ на 2 года тюрьмы. Нам повесили списки городов от Молотова до Сахалина. Мы с Зиной выбрали Иркутск. К этому времени Зинин старший брат женился на Верочке, а она устроилась работать проводницей поезда Москва – Владивосток. В Иркутске мы еѐ встречали и получали приветы и гостинцы из Москвы. Теперь уже их нет в живых, ни Верочки, ни Андрюши. Царство им небесное. В нашей памяти они будут всегда. От большой семьи Холопешиных остались двое – Тонечка и Зиночка. Семья Прониных . Для меня это всегда – родной дом. Мама – тѐтя Лиза, отец – Герасим, царство им небесное. Шурочка у нас всегда считалась богатой невестой, так считала еѐ бабушка Агриппина и всегда нам говорила, что замуж нас голытьбу без приданного никто не возьмѐт. Мы были с ней согласны. Шурину бабушку Агриппину хочу отдельно отметить в своих воспоминаниях и покается перед ней и богом за те свои шалости, которые мы делали и глупые выходки великовозрастных девиц. Всей ценностью остатка еѐ жизни был большой сундук, на котором она спала и хранила в нѐм всѐ дорогое. А мы взрослые дуры ухитрялись таскать оттуда из-под большого навесного замка конфеты, которые перепадали ей в кулѐчке к чаю. Прости нас господи, за еѐ терпение и добрый нрав, даруй ей царство небесное. Пусть у неѐ будет там много всего вкусного и мудрого. Как мы «осваивали» Сибирь . Я уезжала первой из всей нашей группы, и обещала всех их встречать в Иркутске по их приезде. Уезжая из Москвы я дала телеграмму, что выезжает по направлению специалист число и номер поезда указала, а вагон забыла. Вот подъезжаем мы к платформе Иркутска из всех вагонов и с платформы несѐтся Гражданка Рождественская на площади вокзала Вас ожидает машина за № - (не помню). В вагоне у попутчиков глаза на лоб вылезли. На платформе меня ожидал маленький шофѐр. Это машина нашего начальника отдела, видно испугала его моя телеграмма. Привезли меня в офис, где я первые три дня жила в кабинете на 3-х стульях, пока мне искали жильѐ. Весь Иркутск пропах омулем с душком. Это была их любимая солѐная рыба. В городе была рабочая столовая, строили Ангарск, мы туда ходили обедать. Ложку на раздаче давали только под залог шапки или ещѐ чего. С Зиной приехала еще девочка, мы поселились все трое в частном доме рядом с Иркутской тюрьмой. Зять хозяйки работал там охранником. Зимой снегом заносило с крышей. Там все двери делали открывающимися внутрь дома, иначе утром не выйдешь. Мне сразу принесли книгу знаменитого иркутского писателя Константина Седых, он написал книгу «Даурия» о том, как устанавливали Советскую власть в Забайкалье. На работу в город мы ходили по деревянному мосту через Ангару. Ветер через Ангару ледяной при морозе в 50 градусов. 18 августа 2013 года. Сегодня звонила Шуре, поздравляла с днѐм рождения, ей сегодня 83 года. Вспомнили войну. Она рассказала, как они пекли из очисток от картошки что-то типа оладьев и ходили с отцом к Белорусскому вокзалу продавать. Их забрали в милицию, потом отпустили. Это тоже наше детство.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума